Poems by Boris Leonidovich Pasternak

Импровизация
Марбург
Ты в ветре, веткой пробующем...
Из суеверья
Сложа весла
Определение поэзии
Гроза, моментальная навек
Давай ронять слова...
Так начинают. Года в два ...
Любить иных - тяжелый крест...
Август
Хмель
Во всем мне хочется дойти...


Импровизация

Я клавишей стаю кормил с руки
Под хлопанье крыльев, плеск и клекот.
Я вытянул руки, я встал на носки,
Рукав завернулся, ночь терлась о локоть.

И было темно. И это был пруд
И волны.- И птиц из породы люблю вас,
Казалось, скорей умертвят, чем умрут
Крикливые, черные, крепкие клювы.

И это был пруд. И было темно.
Пылали кубышки с полуночным дегтем.
И было волною обглодано дно
У лодки. И грызлися птицы у локтя.

И ночь полоскалась в гортанях запруд,
Казалось, покамест птенец не накормлен,
И самки скорей умертвят, чем умрут
Рулады в крикливом, искривленном горле.

1915


Марбург

Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,-
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.

Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.

Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.

Но, как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.

Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: "Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба".

"Шагни, и еще раз",- твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти.

"Научишься шагом, а после хоть в бег",-
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.

Одних это все ослепляло. Другим -
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.

Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.

Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника.
И небо спекалось, упав на кусок
Кровоостанавливающей арники.

В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.

Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!)- этот вихрь духоты -
О чем ты?  Опомнись! Пропало. Отвергнут.

......................................

Тут жил Мартин Лютер. Там - братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все - живо. И все это тоже - подобья.

О, нити любви! Улови, перейми.
Но как ты громаден, обезьяний,
Когда над надмирными жизни дверьми,
Как равный, читаешь свое описанье!

Когда-то под рыцарским этим гнездом
Чума полыхала. А нынешний жуел -
Насупленный лязг и полет поездов
Из жарко, как ульи, курящихся дупел.

Нет, я не пойду туда завтра. Отказ -
Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.
Да и оторвусь ли от газа, от касс?
Что будет со мною, старинные плиты?

Повсюду портпледы разложит туман,
И в обе оконницы вставят по месяцу.
Тоска пассажиркой скользнет по томам
И с книжкою на оттоманке поместится.

Чего же я трушу?  Bедь я, как грамматику,
Бессонницу знаю. Стрясется - спасут.
Рассудок? Но он - как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.

Ведь ночи играть садятся в шахматы
Со мной на лунном паркетном полу,
Акацией пахнет, и окна распахнуты,
И страсть, как свидетель, седеет в углу.

И тополь - король. Я играю с бессонницей.
И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.

1916, 1928


Ты в ветре, веткой пробующем...

Ты в ветре, веткой пробующем,
Не время ль птицам петь,
Намокшая воробышком
Сиреневая ветвь!

У капель - тяжесть запонок,
И сад слепит, как плес,
Обрызганный, закапанный
Мильоном синих слез.

Моей тоскою вынянчен
И от тебя в шипах,
Он ожил ночью нынешней,
Забормотал, запах.

Всю ночь в окошко торкался,
И ставень дребезжал.
Вдруг дух сырой прогорклости
По платью пробежал.

Разбужен чудным перечнем
Тех прозвищ и времен,
Обводит день теперешний
Глазами анемон.

Лето 1917


Из суеверья

Коробка с красным померанцем - 
        Моя каморка. 
О, не об номера ж мараться 
        По гроб, до морга! 

Я поселился здесь вторично 
        Из суеверья. 
Обоев цвет, как дуб, коричнев 
        И - пенье двери. 

Из рук не выпускал защелки. 
        Ты вырывалась. 
И чуб касался чудной челки 
        И губы - фиалок. 
    
О неженка, во имя прежних 
        И в этот раз твой 
Наряд щебечет, как подснежник 
        Апрелю: "Здравствуй!" 
    
Грех думать - ты не из весталок: 
        Вошла со стулом, 
Как с полки, жизнь мою достала 
        И пыль обдула.


Сложа весла

Лодка колотится в сонной груди, 
Ивы навязали, целуют в ключицы, 
В локти, в уключины - о погоди, 
Это ведь может со всяким случиться! 

Этим ведь в песне тешатся все. 
Это ведь значит - пепел сиреневый, 
Роскошь крошеной ромашки в росе, 
Губы и губы на звезды выменивать! 

Это ведь значит - обнять небосвод, 
Руки сплести вкруг Геракла громадного, 
Это ведь значит - века напролет,
Ночи на щелканье славок проматывать!


Определение поэзии

Это - круто налившийся свист, 
Это - щелканье сдавленных льдинок, 
Это - ночь, леденящая лист, 
Это - двух соловьев поединок, 

Это - сладкий заглохший горох, 
Это - слезы вселенной в лопатках, 
Это - с пультов и флейт - Figaro 
Низвергается градом на грядку. 

Все, что ночи так важно сыскать 
На глубоких купаленных доньях, 
И звезду донести до садка 
На трепещущих мокрых ладонях. 

Площе досок в воде - духота. 
Небосвод завалился ольхою. 
Этим звездам к лицу б хохотать, 
Ан вселенная - место глухое.


Гроза, моментальная навек

А затем прощалось лето 
С полустанком. Снявши шапку, 
Сто слепящих фотографий 
Ночью снял на память гром. 

Меркла кисть сирени. В это 
Время он, нарвав охапку 
Молний, с поля ими трафил 
Озарить управский дом. 

И когда по кровле зданья 
Разлилась волна злорадства 
И, как уголь по рисунку, 
Грянул ливень всем плетнем, 

Стал мигать обвал сознанья: 
Вот, казалось, озарятся 
Даже те углы рассудка, 
Где теперь светло, как нем!


Давай ронять слова...

Мой друг, ты спросишь, кто велит
Чтоб жглась юродивого речь?


Давай ронять слова, 
Как сад - янтарь и цедру, 
Рассеянно и щедро, 
Едва, едва, едва. 

Не надо толковать, 
Зачем так церемонно 
Мареной и лимоном 
Обрызнута листва. 

Кто иглы заслезил 
И хлынул через жерди 
На ноты, к этажерке 
Сквозь шлюзы жалюзи. 

Кто коврик за дверьми 
Рябиной иссурьмил, 
Рядном сквозных, красивых 
Трепещущих курсивов. 

Ты спросишь, кто велит, 
Чтоб август был велик, 
Кому ничто не мелко, 
Кто погружен в отделку 

Кленового листа 
И с дней экклезиаста 
Не покидал поста 
За теской алебастра? 

Ты спросишь, кто велит, 
Чтоб губы астр и далий 
Сентябрьские страдали? 
Чтоб мелкий лист ракит 
С седых кариатид 
Слетал на сырость плит 
Осенних госпиталей? 

Ты спросишь, кто велит? 
- Всесильный Бог деталей, 
Всесильный Бог любви, 
Ягайлов и Ядвиг. 

Не знаю, решена ль 
Загадка зги загробной, 
Но жизнь, как тишина 
Осенняя,- подробна.


Так начинают. Года в два ...

Так начинают. Года в два 
От мамки рвутся в тьму мелодий, 
Щебечут, свищут,- а слова 
Являются о третьем годе. 

Так начинают понимать. 
И в шуме пущенной турбины 
Мерещится, что мать - не мать, 
Что ты - не ты, что дом - чужбина. 

Что делать страшной красоте 
Присевшей на скамью сирени, 
Когда и впрямь не красть детей? 
Так возникают подозренья. 

Так зреют страхи. Как он даст 
Звезде превысить досяганье, 
Когда он - Фауст, когда - фантаст? 
Так начинаются цыгане. 

Так открываются, паря 
Поверх плетней, где быть домам бы, 
Внезапные, как вздох, моря. 
Так будут начинаться ямбы. 

Так ночи летние, ничком 
Упав в овсы с мольбой: исполнься, 
Грозят заре твоим зрачком. 
Так затевают ссоры с солнцем. 

Так начинают жить стихом. 

1921


Любить иных - тяжелый крест...

Любить иных - тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.

Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть, 
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь,
Все это - не большая хитрость.

1931


Август

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение господне.

Обыкновенно  свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Сквозной, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный  голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом:

"Прощай, лазурь Преображенская
И золото второго Спаса.
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я - поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство".

1953


Хмель

Под ракитой, обвитой плющем, 
От ненастья мы ищем защиты. 
Наши плечи покрыты плащем, 
Вкруг тебя мои руки обвиты. 
  
Я ошибся. Кусты этих чащ 
Не плющем перевиты, а хмелем. 
Ну, так лучше давай этот плащ 
В ширину под собою расстелим. 
1953


Во всем мне хочется дойти...

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути, 
В сердечной смуте. 

До сущности протекших дней, 
До их причины, 
До оснований, до корней, 
До сердцевины. 

Всё время схватывая нить 
Судеб, событий, 
Жить, думать, чувствовать, любить, 
Свершать открытья. 

О, если бы я только мог 
Хотя отчасти, 
Я написал бы восемь строк 
О свойствах страсти. 

О беззаконьях, о грехах, 
Бегах, погонях, 
Нечаянностях впопыхах, 
Локтях, ладонях. 

Я вывел бы ее закон, 
Ее начало, 
И повторял ее имен 
Инициалы. 

Я б разбивал стихи, как сад. 
Всей дрожью жилок 
Цвели бы липы в них подряд, 
Гуськом, в затылок. 

В стихи б я внес дыханье роз, 
Дыханье мяты, 
Луга, осоку, сенокос, 
Грозы раскаты. 

Так некогда Шопен вложил 
Живое чудо 
Фольварков, парков, рощ, могил 
В свои этюды. 

Достигнутого торжества 
Игра и мука - 
Натянутая тетива 
Тугого лука.

1956


中国诗歌库 中华诗库 中国诗典 中国诗人 中国诗坛 首页